Экспорт зерна Россией в 2025 году

В российских СМИ появилась такая новость:

РФ в 2025 году может рассчитывать на урожай выше прошлогоднего, это позволит поставить на внешние рынки 53 млн тонн зерна, в том числе около 44,5 млн тонн пшеницы.

Это хорошо? Это плохо? Тут есть, чем гордиться, или всё-таки нет? Давайте разбираться. И зайдём не точечно, а глобально.

Россия: экспорт зерна и продуктов его переработки.

Россия остаётся мировым лидером по экспорту зерна, особенно пшеницы. Однако экспорт переработанных продуктов из зерна, таких как мука и макаронные изделия, значительно уступает по объёмам.

Экспорт зерна.

2024 год: Россия экспортировала около 71,3 млн тонн зерновых, включая:

• 57,2 млн тонн пшеницы,
• 7,4 млн тонн ячменя,
• 6 млн тонн кукурузы.

Сезон 2023/24: Общий экспорт зерна и продуктов его переработки составил 89,3 млн тонн, что на 21% больше, чем в предыдущем сезоне.

Экспорт продуктов переработки зерна.

Мука.

2023 год: Экспорт пшеничной и пшенично-ржаной муки составил 990 тыс. тонн, что на 30% больше, чем в 2022 году.

Сезон 2023/24: Экспорт пшеничной муки достиг 1,27 млн тонн, увеличившись на 60% по сравнению с предыдущим сезоном.

Макаронные изделия.

2023 год: Экспорт макаронных изделий составил 118 тыс. тонн, увеличившись на 8% по сравнению с предыдущим годом.

Первые 7 месяцев 2024 года: Экспорт макарон вырос на 20%, достигнув 65 тыс. тонн.

⚖️ Сравнение: зерно и переработанные продукты.

Таким образом, на каждый экспортированный миллион тонн зерна приходится лишь около 14 тыс. тонн муки и 1,3 тыс. тонн макаронных изделий.

Заключение.

Несмотря на значительные объёмы экспорта зерна, Россия экспортирует относительно небольшие количества продуктов его переработки. Это свидетельствует о необходимости развития перерабатывающей промышленности для увеличения добавленной стоимости и укрепления позиций на мировом рынке продуктов питания.

Урожай растёт, а экспорт падает: в чём подвох?

Противоречие в цифрах.

На первый взгляд кажется странным: в 2024 году Россия экспортировала около 71,3 млн тонн зерновых, включая 57,2 млн тонн пшеницы, 7,4 млн тонн ячменя и 6 млн тонн кукурузы. Но на 2025 год, несмотря на ожидаемый более высокий урожай, прогнозируется экспорт всего 53 млн тонн зерна, из них 44,5 млн тонн пшеницы.

Почему при росте урожая объёмы экспорта сокращаются? Ответ — в экономической и политической реальности.

Основные причины снижения экспорта.

• Государственное регулирование. Введены меры по ограничению экспорта: например, установлена минимальная экспортная цена на пшеницу в $250 за тонну, а также повышены экспортные пошлины. Это делается для стабилизации внутренних цен и сдерживания инфляции.
• Снижение внешнего спроса. Ряд стран, таких как Турция, сократили закупки российского зерна из-за собственного урожая и поддержки локальных производителей.
• Логистические и санкционные ограничения. ЕС усилил санкции против судов, перевозящих российское зерно. Также возникли сложности с логистикой, страхованием и финансовыми расчётами.

Сравнение: экспорт зерна 2024 vs 2025 (прогноз).

Вывод.

Рост урожая — не гарантия роста экспорта. Санкции, внутреннее регулирование, экономические приоритеты и изменения на мировом рынке зерна влияют на объёмы поставок сильнее, чем валовое производство.

И это ещё одно подтверждение: стране нужно развивать внутреннюю переработку и строить экономику, где прибавочная стоимость остаётся внутри, а не зависит от того, сколько тонн ушло в порт.

Прибыль утекает вместе с зерном: как Россия дарит прибавочную стоимость другим.

Зерно — сырьё, не продукт.

Когда Россия экспортирует 53 млн тонн зерна, она в первую очередь продаёт сырьё, а не конечный продукт. Это означает следующее:

• Мы получаем минимальную добавленную стоимость — только за выращивание, сбор и транспортировку.
• Основная прибыль формируется в тех странах, где это зерно перерабатывают — в муку, корм, спирт, биотопливо, продукты питания и другое.

Проще говоря, Россия продаёт потенциал. А извлекают прибыль уже другие. Это как если бы ты продавал кирпичи, а потом наблюдал, как из них строят элитные дома и продают квартиры за миллионы — не тебе, разумеется.

Где именно теряется прибавочная стоимость?

Представим: тонна пшеницы уходит за границу по цене $250. Но из этой тонны можно произвести:

• ~750 кг муки (продаётся в 1,5–2 раза дороже),
• макароны (в 3–4 раза дороже за килограмм),
• печенье, хлеб, кондитерку (в 6–10 раз дороже),
• спирт, крахмал, корм, биоэтанол и т.д.

На одной тонне зерна другая страна может «создать» ещё 500–700% стоимости. И это уже не просто валовая выручка — а настоящая прибавочная стоимость: переработка, упаковка, логистика, брендинг, дистрибуция.

Россия в этой схеме — донор. Мы отдаем продукт до той стадии, где начинается настоящая капитализация.

Почему такая модель сохраняется?

• Слабая инфраструктура. Заводов глубокой переработки мало, строительство требует инвестиций, которых нет или не хотят давать.
• Удобная логистика под сырьё. Всё заточено под быстрое вывоз зерна через порты — без складов, упаковки, сертификации.
• Стабильный спрос на сырьё. Пшеницу у нас покупают охотно. А вот муку, макароны, смеси — это уже сложнее: конкуренция, стандарты, торговые сети, продвижение.
• Быстрая валюта. Продал сырьё — быстро получил валюту. Перерабатывать, упаковывать, продавать — это долго и рискованно.

Поэтому экспортировать зерно — проще, быстрее, понятнее. Но именно переработка даёт рост, рабочие места, налоги и суверенитет.

Что можно было бы изменить?

Если мы хотим удерживать прибавочную стоимость внутри страны, стратегия должна быть иной:

• Развивать глубокую переработку зерна внутри страны — делать не только муку, но и готовую продукцию, корма, биоэтанол, смеси, ингредиенты.
• Выходить на экспорт не с пшеницей, а с продуктами: макароны, хлебцы, мучные смеси, заморозка, детское питание.
• Создавать свои агропищевые бренды, узнаваемые и за рубежом.
• Развивать государственную и кооперативную логистику, чтобы мелкие и средние производители могли не только выживать, но и зарабатывать.

Вывод.

Экспорт зерна — это выгода. Но это выгода «сырьевая», а не стратегическая. Мы отдаём прибыль тем, кто берёт наш полуфабрикат и превращает его в готовый, дорогой продукт.

Если прибавочная стоимость остаётся у нас, это значит:

• новые рабочие места,
• выручка в бюджет,
• развитие перерабатывающих отраслей,
• и самое главное — реальная экономическая независимость.

Так что каждая тонна вывезенного зерна — это не только успех, но и напоминание: либо мы сами получаем с неё максимум, либо за нас это делает кто-то другой.

Почему России не дают экспортировать переработанное зерно: прибавочная стоимость под запретом.

1. Протекционизм в действии: свой продукт — свои правила.

Когда Россия экспортирует зерно — это приветствуется. Но как только появляется переработанный продукт (мука, макароны, полуфабрикаты) — включаются барьеры:

• жёсткие санитарные, технические и ветеринарные стандарты;
• сложная сертификация, требования к упаковке, маркировке, составу;
• введение пошлин и квот именно на продукцию с добавленной стоимостью;
• регистрация брендов и товарных знаков на условиях принимающей стороны.

Цель — защитить свою перерабатывающую промышленность. Им нужно дешёвое сырьё, а не конкуренция на полках. Это не торговля — это фильтрация.

2. Правила ВТО: формально «открытый рынок», фактически — блокада.

ВТО декларирует свободную торговлю, но реальные механизмы защищают сильных:

• массовые нетарифные барьеры;
• сложность юридического входа на рынки: десятки лицензий, процедур, стандартов;
• санкции и политические ограничения, прикрытые формулировками о «рисках» и «демпинге».

Сырьё ввозится без проблем, переработанная продукция — через тернии и бюрократию. Это сознательная экономическая стратегия, а не случайность.

3. Логистика и дистрибуция под чужим контролем.

Даже если продукт готов и качественный — нужно его довезти и продать. Но:

• основные логистические маршруты, порты, платформы и дистрибьюторы — в руках ТНК;
• доступ к полкам магазинов и онлайн-площадкам требует колоссальных затрат и договорённостей;
• маркетинг и реклама находятся под контролем западных медиагрупп.

Рынки переработанных продуктов закрыты не тарифами, а инфраструктурой и капиталом. Новому игроку просто не дадут пробиться — даже если он объективно лучше.

4. Геополитика: переработка = суверенитет, а суверенитет = угроза.

Если страна начинает производить готовые продукты и претендует на контроль прибавочной стоимости — она сразу становится «опасной»:

• идут обвинения в демпинге и «нечестной конкуренции»;
• возникают медийные атаки — «некачественные», «вредные», «несертифицированные» продукты;
• вводятся санкции, ограничения, кампания бойкота и блокировка контрактов;
• её политический режим объявляется «угрожающим мировой стабильности».

Экономическая независимость = политическая угроза для гегемона. Контроль над прибылью — это контроль над субъектностью страны.

Вывод.

Да, развитые страны действительно затрудняют поставки переработанной продукции из стран, которых они не контролируют. Это позволяет им:

• сохранять глобальное распределение прибавочной стоимости в свою пользу;
• обеспечивать занятость своей промышленности;
• удерживать технологическое и финансовое лидерство;
• блокировать экономическую самостоятельность потенциальных конкурентов.

Поэтому экспорт переработанного зерна — это не просто вопрос торговли. Это вызов системе, где весь мир — источник сырья, а центры прибавочной стоимости — строго определены.

Решение требует не просто логистики или маркетинга, а суверенной промышленной, внешнеполитической и валютной стратегии. И главное — понимания: если прибавочная стоимость уходит за границу, то за ней уходит и суверенитет.

Суверенитет и прибавочная стоимость: изменит ли Россия правила игры?

1. Суверенитет = возможность контролировать прибавочную стоимость.

Когда Россия продаёт зерно, нефть или газ, она получает выручку. Но основная прибавочная стоимость оседает за рубежом — там, где идёт переработка, логистика, финансы и сбыт. Пока ключевые механизмы — бренды, технологии, расчётные системы — находятся вне нашей юрисдикции, мы остаёмся поставщиком сырья, а не хозяевами прибыли.

Настоящий суверенитет — это не только территориальная целостность, но и экономическая субъектность. Это способность удерживать добавленную стоимость внутри страны, управлять производством, технологиями и распределением.

2. «Разговор на равных» начинается с экономической силы.

Запад диктует правила потому, что контролирует:

• технологии (чипы, авиастроение, медицину, ИТ);
• финансовую систему (доллар, SWIFT, кредитные рейтинги);
• мировые рынки сбыта, логистику и медийную среду.

Чтобы говорить на равных, нужно не только «продать зерно», а превратить его в продукт, продать под своим брендом, получить деньги и распоряжаться ими по своей воле.

Если Россия начнёт экспортировать не пшеницу, а муку, макароны, хлеб, биоэтанол — это и будет разговор с позиции силы. Потому что в этом случае прибавочная стоимость останется в стране.

3. Суверенитет не дают — его берут.

Никто добровольно не позволит России забрать себе прибавочную стоимость. Как только страна начинает перерабатывать сама, развивать технологии, строить бренды и создавать альтернативную финансовую систему — включаются санкции, запреты, давление, информационные атаки.

Но если есть воля, ресурсы и мобилизация элит — это можно не только выдержать, но и переломить. Пример — Китай: его тоже душат, но он строит собственный мир, где сам распоряжается тем, что производит.

4. Что Россия может изменить уже сейчас?

• Развивать переработку зерна и других сырьевых товаров внутри страны;
• Создавать собственную логистику и инфраструктуру поставок;
• Инвестировать в экспорт продуктов, а не только сырья;
• Продвигать российские бренды на дружественных рынках;
• Сделать ставку на высокотехнологичную переработку и агропромышленный комплекс.

Суверенитет — это когда ты распоряжаешься продуктом своего труда на всех этапах: от идеи и производства до упаковки, продаж и финансирования.

Вывод.

Суверенитет — это не только дипломатия и армия. Это право оставить прибавочную стоимость себе. Это право строить не чужую, а свою экономику, не быть звеном в чужой цепочке, а создавать свою.

Если Россия реализует этот потенциал — она не просто выйдет из зависимости. Она станет полноправным участником мировой игры, а не обслуживающим персоналом чужого богатства.

И тогда разговор с Западом действительно будет на равных. Без поклонов. Без подачек. С уверенностью и цифрами за спиной. Потому что там, где прибавочная стоимость остаётся у себя — там и начинается реальная независимость.

Санкции как ускоритель суверенитета: как давление сделало Россию сильнее.

1. Удар по импортозависимости: болезненно, но полезно.

Санкции 2014 года, введённые после возвращения Крыма, стали первым массовым ударом по ключевым секторам экономики России: агропром, банки, финансы, оборонка, высокие технологии. До этого страна спокойно существовала в роли «интегрированного сырьевого партнёра», покупая почти всё важное за рубежом. Санкции разрушили иллюзию глобализации без последствий.

Результат? Россия начала перестраиваться. Да, не сразу и не идеально. Но именно с 2014 года:

• запущены программы импортозамещения в агросекторе, фарме, энергетике;
• началось масштабное развитие отечественной переработки в сельском хозяйстве;
• восстановлены и модернизированы производственные цепочки в ОПК и машиностроении.

Каждое ограничение стало стимулом: либо производи сам, либо оставайся без критически важных товаров. Суверенитет стал не идеей, а практической необходимостью.

2. Санкции 2022: разрушение иллюзий и рождение самостоятельности.

После начала СВО в 2022 году и «санкционной войны» невиданных масштабов стало окончательно ясно: Запад не хочет видеть Россию сильной, производящей, перерабатывающей и распоряжающейся своей прибавочной стоимостью. Цель — отключить, задушить, сломать волю. Но вышло иначе.

Реакция России показала зрелость:

• финансовая система выдержала, рубль стабилизировался без внешнего заимствования;
• вместо коллапса — рост экспорта в дружественные страны и переориентация на Восток и Юг;
• высвободившиеся ниши стали точками роста для отечественного бизнеса и кооперации;
• возник новый спрос на локальные продукты, бренды, логистику, технологии.

Санкции обрезали пути к «лёгкой прибыли» — но взамен появился шанс на создание настоящей, устойчивой экономики.

3. Рост внутреннего производства и переработки.

Аграрный сектор — самый яркий пример. После эмбарго на импорт продовольствия Россия:

• нарастила выпуск мяса, птицы, молока, овощей;
• начала масштабную переработку зерна и создание экспортных брендов;
• вышла в лидеры по экспорту не только сырья, но и муки, масел, кондитерской продукции.

То же происходит в нефтехимии, металлургии, химии, фармацевтике. Модель «добыли — вывезли» постепенно уступает место модели «добыли — переработали — продали готовый продукт». Именно это и есть путь к удержанию прибавочной стоимости.

4. Геоэкономический разворот: новые рынки, новые партнёры, новые правила.

Санкции заставили Россию выйти из западноцентричной модели торговли и инвестиций. Взамен пришли:

• углубление отношений с Китаем, Индией, странами БРИКС, Африки, Ближнего Востока;
• новые маршруты логистики (Север–Юг, Восток–Юг), bypass-структуры вне контроля Запада;
• наращивание расчётов в нацвалютах: рубль, юань, дирхам, рупия;
• участие в создании альтернативных международных финансовых институтов.

Это — рождение многополярной экономики, в которой Россия не подстраивается, а выстраивает.

5. Ментальный сдвиг: от зависимости к достоинству.

До 2014 и особенно до 2022 года у значительной части элит и бизнеса было убеждение: «Проще купить». Запад — как образец, модель, центр. После санкций стало очевидно: в любой момент всё «купленное» может быть отключено, заморожено, украдено.

Сейчас мышление меняется:

• лучше производить своё, чем зависеть от чужого;
• лучше строить экспорт брендов, чем просто вывозить сырьё;
• лучше торговать с теми, кто не диктует условия, а сотрудничает на равных.

Это — начало экономического достоинства. А с ним и настоящего суверенитета.

Вывод.

Санкции не уничтожили Россию. Они выбросили её из зависимого положения в мир, где нужно опираться на себя. Да, это больно. Да, это сложно. Но это — шанс, который в истории выпадает не часто.

Теперь у России есть все основания строить не просто экономику выживания, а экономику собственного значения, где прибавочная стоимость остаётся внутри страны, где производство поднимает регион, а экспорт приносит не валюту, а уважение.

Суверенитет — это не отсутствие санкций. Это способность быть собой, несмотря на них. И именно сейчас Россия приближается к этой точке зрелости. Быть может — впервые за столетие.